История меланхолии, или был ли раньше панический страх.

Мать — Халида Иванова. Фото: Виктор Дмитриев

Корреспондент Театра. - о премьере спектакля «Недоразумение» по Альберу Камю режиссера Антона Маликова и художника Анны Федоровой в Новосибирском театре «Старый дом».

Этим летом газета The Independent обнародовала статью, в которой британский астрофизик Стивен Хокинг заключил, что черные дыры являются путем в новые вселенные. Истоки нарастающей тоски человечества об альтернативном пространстве для жизни в спектакле Новосибирского театра «Старый дом» режиссер Антон Маликов видит в охватившей современный мир новой Великой Депрессии. И разбирается с ней путем сценического психоанализа.
Эмоциональная истощенность мира, связанная с террористическими войнами, экономическим кризисом, волнами миграции и экологическими катастрофами, выявляется режиссером на примере самого простого социального образования - семьи. Для истории экзистенциалиста Альбера Камю, в которой мать и дочь ради наживы убивают неузнанного ими сына и брата, Маликов находит парадоксальную для детективной фабулы форму психоаналитического сеанса. Два черных кресла задают пространство для интеллектуальной дуэли - сложнейшая психологическая партия об отсутствии для человека мест в реальности разыгрывается на трех квадратных метрах гостиничного номера.
Безупречное, стильное, геометрически расчерченное пространство, некогда бывшее домом, похоже на страницу из шведского мебельного каталога, иллюстрирующего мнимое благополучие. Своим холодным совершенством комната «Недоразумения» настаивает на невозможности присутствия в нем сложного, несовершенного, рефлексирующего человека - тот, кто некогда считался венцом творения, теперь стал главным недоразумением. Книга «История меланхолии» шведской исследовательницы Карин Юханнисон дифференцирует степени и формы, в том числе художественные, уязвимости человеческой души на протяжении истории человечества, придавая ей то черный, то серый, то белый оттенки. Меланхолия начала XXI века в версии режиссера Антона Маликова и художника Анны Федоровой окрашена в изящные цвета икейской мебели.
Лаконичная сценография Федоровой сродни обманчивой простоте картин Магритта, которую поздний романтик Лотреамон называл «встречей зонтика и пишущей машинки на операционном столе». Холодные люминесцентные лампы освещают стену - кажется, что она длится бесконечно, уходя далеко за пределы задника сцены. Ее трансформация случается лишь однажды и становится поворотным ходом для всей сценической истории. Человек не способен укрыться от всеобщей депрессии, одолевающей цивилизацию, даже в собственном доме. Примирить его с нарастающими внутренними противоречиями может только смерть. Бесшумно и неожиданно выезжающая из стены кровать гостиничного номера обнажает страшную черную пустоту за его пределами. Кровать становится местом последнего пристанища блудного сына. Мир за пределами комнаты - большой вселенский крематорий, в который кровать с Яном отправляют мать и сестра.
Семейные сцены «Недоразумения» по эстетике близки одновременно и Бергману и Триеру. Разговоры между матерью и дочерью, сестрой и братом умышленно лишены гармонии. Режиссер подвергает деконструкции основы диалога: лишает героев эмпатии, возможности прикосновений, сбивает единую тональность произнесения текста. Безбудущность, порванные связи, нежелание слышать другого, тотальное одиночество, неустойчивость мира с его катастрофами и политическими катаклизмами, невозможность существовать ни поодиночке, ни вместе в интерпретации режиссера подводит человечество к самому сложному и единственно возможному сегодня диалогу - я и Вселенная.
Спектакль в его подозрительно тихой попытке диалога развивается от взрыва к взрыву - ключевыми становятся три сольные сцены-монолога: старой матери (Халида Иванова), Марты (Лариса Чернобаева) и Яна (Виталий Саянок). Каждый из героев в эпилептическом припадке рано или поздно срывается в оглушительный монолог, обращенный к неназванной здесь силе.
Главным проводником тотального эмоционального недоразумения в спектакле становится Марта. Героиня Ларисы Чернобаевой - совершенный в своей форме тип человека будущего. Выточенная словно из воска, Марта холодна и сдержана. Мертвенная красота, монотонная речь, лишенная модуляций и интонирования, вечно прямая спина, чеканная походка по строго заданной траектории (здесь на ум невольно приходит «Догвиль») отсылает нас к последним достижениям японских ученых, демонстрирующих в роликах на youtube ужасающее совершенство роботов нового поколения.
Великолепна в своем напряженном лаконизме сцена, в которой Марта одним движением скидывает одежду перед братом в неосознанном желании отдаться чувству. Под тонким платьем обнаруживается идеально выточенное, совершенное тело, отсылающее нас к образцам античной скульптуры. Неслучайно эта сцена фиксируется как стоп-кадр. Эти несколько секунд становятся своеобразным прологом к следующей сцене, в которой Марта подобно раненому зверю, будет выть, ползая на коленях, в истошном утробном крике: «Где ваш бог?». Весьма любопытный кивок режиссера в сторону дохристианской культуры, в которой, как известно, ни великое искусство, ни совершенный человек не уберегли грандиозную цивилизацию от неминуемого краха. К подобному финалу режиссер приводит и современный мир. Наша цивилизация обречена на гибель: убив брата и мать, Марта убьет и себя, словно воплощая ницшеанскую формулу «Умри вовремя». Мать в исполнении народной артистки России Халиды Ивановой - страшный пример непримиримости со старостью, отчаянная попытка избавиться от комплекса плохой матери. Трагизм героин Халиды Ивановой - в тонко и точно сыгранном состоянии деменции человека XX века, вобравшего в себя все ужасы, потери и катаклизмы столетия.
Любопытно, как спектакль Маликова перекликается с «Меланхолией» Ларса фон Триера, тоже по-своему документирующей исчерпанность земного человеческого существования. Звуковые вибрации планеты Юпитер, записанные космическими аппаратами NASA, звучат на протяжении всего спектакля. Прямоугольный экран, то и дело спускающийся из-под колосников, транслирует в режиме нон-стоп до дурноты искусный и искусственный рекламный ролик, прославляя комфорт гостиницы «Алжир» (в номере которой и происходит действие) и врываясь в пространство семейной трагедии инопланетным существом, обесценивающим несовершенную частную жизнь своим совершенством и благопристойностью.
В «Недоразумении» Антон Маликов затрагивает неочевидную, но типичную для современного мироощущения тему утраты иллюзий, близкую и понятную европейскому зрителю, знакомому со схожими апокалиптическими настроениями в работах Кристиана Люпы и Кшиштофа Варликовского. Зрители новосибирского театра «Старый дом» принимают режиссерский вызов - финал спектакля Антона Маликова не предусматривает аплодисментов, и оборачивается вдумчивым и долгим молчанием зрительного зала.

Черная желчь и безумие: откуда появилась идея меланхолии?

Перипатетическая школа - философская школа, представленная учениками и последователями Аристотеля. Название произошло от привычки философа прохаживаться во время лекций (др. греч. περιπατέω - «прогуливаться»).

Текст, вокруг которого я хотел бы построить доклад, - это 30-я книга (которая по объему соответствует современной главе) приписываемых Аристотелю «Проблем». Этот том содержит, как показывают источниковедческое и стилистическое исследования, трактаты, принадлежащие разным деятелям перипатетической школы, и представляет собой компиляцию из трудов самого Аристотеля, Теофраста и других. «Проблема» с греческого (πρόβλημα) - нечто, предложенное к обсуждению, некий вопрос, на который предлагается ответить. Выбранная книга в этом смысле немного необычная: первая ее глава представляет собой отдельный трактат, где вопрос ставится неожиданным образом: «Отчего все исключительные люди были меланхоликами?»

Автор приводит примеры: меланхоликом, например, был Геракл, и об этом свидетельствует его безумие на горе Эта; меланхоликом был Беллерофонт у Гомера, что подтверждают его приступы безумия; меланхоликами были поэты и философы вроде Сократа, Платона и других. В этом довольно странном нагромождении проглядывается определенная логика: во-первых, всегда в качестве подтверждения меланхолии приводится безумие, во-вторых - склонность к каким-то кожным заболеваниям, как, например, в случае язв у Геракла. Если сопоставить это с трудами Гиппократа, становится понятно, что это не случайность.

Откуда вообще берется идея меланхолии? Это не такой простой вопрос, потому что меланхолия буквально означает μέλας χολή - «черная желчь». А μελαγχολία - это состояние, определяемое черной желчью, «черножелчье». А μελαγχολικος в переводе на русский язык - «черножелчник». Почему всем этим людям было свойственно состояние, определяемое черной желчью и характеризующееся описываемыми аффектами, приступами безумия и язвенными образованиями?

Что вообще такое меланхолия? Если есть черная желчь, то по определению должна быть и какая-то другая. Кроме того, по-русски слово «желчь» происходит от слова «желтый», но по-гречески слово χολή - нарицательное имя для данной субстанции, не подразумевающее никакой желтизны. Мы не встречаем никаких следов учения о четырех жидкостях организма довольно долго: черная желчь упоминается в ранних трудах «Гиппократовского корпуса», а во врачебных контекстах - на рубеже V–IV веков до н. э. В сочинении «Гиппократовского корпуса» «О воздухах» «черножелчье» относится к болезням желчи. Черная желчь еще не относится к фундаментальным телесным сокам человека - в данном случае болезненное состояние определяется лишь эмпирическим фактом изменения цвета жидкости. Однако чуть позже, спустя два десятилетия, в трактате «Об эпидемиях» «Гиппократовского корпуса» речь уже идет о склонности к меланхолическому конституционному типу, который был бы предрасположен к определенному типу заболеваний и определяется полнокровием. Там же упоминается и аффект, касающийся разумных способностей человека и проистекающий от черной желчи.

«Гиппократовский корпус» - разнородная коллекция медицинских трактатов, оказавшая большое влияние на развитие медицины как науки. Большинство сочинений было составлено между 430 и 330 годами до н. э., причем исследователи самому Гиппократу приписывают авторство от 8 до 18 сочинений.

Формируется учение, преобладавшее в европейской медицинской мысли со времен Галена. Согласно ему, здоровье определяется балансом четырех основных жидкостей в человеческом теле, а это, в порядке их утемнения, светлая желчь, флегма, кровь и, наконец, черная желчь. Откуда взялось такое представление? Системы этих жидкостей, их баланс именуется «смешением» - по-гречески κρᾶσις. Это слово происходит от глагола κεράννυμι, означающего смешивание вина с водой. Смешение этих жидкостей определяет здоровье человека, при этом для каждого типа смешения характерно преобладание одной из жидкостей. Латинская калька от слова κρᾶσις - это temperament, от глагола temperare, что также значит «смешивать вино с водой». Отсюда возникло учение о четырех темпераментах. Холерики - те, у кого преобладает χολή, или светлая желчь, у флегматиков преобладает флегма, у сангвиников - кровь, и, наконец, у меланхоликов преобладает черная желчь.

Откуда исторически взялось это учение? Во всех древних медицинских традициях излюбленный диагностический метод - это изучение отстоенных жидкостей, полученных из человека. В любом трактате по аюрведической медицине большое внимание уделяется умению врача рассматривать стоящие несколько недель сосуды с мочой, которая претерпевает разнообразные преобразования. Если же дать отстояться крови, то в ней происходит реакция оседания эритроцитов: она расслаивается. В самом низу оказывается тромбоцитная масса - форменные элементы крови, клетки, отвечающие за ее свертываемость и отличающиеся темным цветом. Над ней оказывается эритроцитная масса, то есть преимущественно красные кровяные тельца. Еще выше располагается слой клеток, ответственных за иммунные реакции, - лимфоциты и лейкоциты. И наконец, на самом верху находится плазма светло-желтого цвета - раствор определенных белков и электролитов, жидкая основа крови. Можно предположить, что греки рассматривали сосуды с кровью и на основе этих наблюдений ставили диагноз. В таком случае, например, толстый темный слой означал преобладание черной желчи. Хотя это не описано ни в каких текстах, такое объяснение кажется правдоподобным.

У самого Аристотеля теория четырех жидкостей не встречается, но у него есть любопытные рассуждения о меланхоликах в целом ряде сочинений, которые согласуются с данными обсуждаемого трактата. Например, в трактате «О памяти» упоминается, что меланхолики могут видеть воображаемые картины, которые потом не могут вспомнить. А в «Никомаховой этике» говорится, что тело меланхоликов находится в состоянии возбуждения, поэтому они больше других нуждаются в медицинских средствах. В той же работе им приписывается необдуманная несдержанность: они следуют за воображением, не предаваясь размышлениям; меланхолики не могут ничего спланировать. В «Евдемовой этике» утверждается, что они делают правильный выбор в состоянии своего рода божественного воодушевления.

Вино и катарсис: уникальность меланхолического темперамента

Непосредственно же в «Проблемах», отвечая на вопрос, почему все необычные люди были меланхоликами, автор проводит умозрительный опыт с вином, который напоминает о «Законах» Платона. Для того чтобы определить, кто пригоден к тому, чтобы быть хорошим гражданином, нужно давать ему вино - причем давать постепенно, ведь важны не дозы, а нарастание опьянения. У кого-то при принятии вина нарастает мера безответственности и бесстрашия. Кто-то способен преодолеть свою трезвую пугливость. Вино, таким образом, - это модулятор психических реакций, позволяющий на протяжении одного краткого эксперимента показать то, что может случиться с человеком на протяжении его жизни. Вино обладает свойством кратковременно и последовательно высвечивать черты характера в человеке, которые соответствуют тому или иному типу индивидуального характера.

Человек, принимающий вино, на какой-то момент оказывается то сангвиником, то флегматиком, то меланхоликом. В трактате имеется несколько наглядных примеров, на какой стадии опьянения высвечиваются те черты характера в человеке, которые другому носителю соответствующего темперамента даются как преимущественная диспозиция на всю жизнь. Вино и природа в обоих этих случаях достигают одинакового результата в силу одних и тех же причин: потому что природа вина сходна с природой черной желчи как смеси естественных жидкостей организма. Оказывается, что для Теофраста черная желчь - тоже смесь. Происходит не просто расслоение жидкостей - каждая более тяжелая жидкость представляет из себя смесь того, что есть в ней, с тем, что выше. Получается, что во флегме присутствует и светлая желчь, в крови присутствуют и флегма, и желчь, а в черной желчи присутствуют все четыре типа.

Таким образом, получается, что меланхолик способен имитировать при определенных условиях свойства всех других темпераментов, он обладает необыкновенной подвижностью. Черная желчь - это продукт сгорания всего остального, это тот остаток, который бывает при физиологических процессах в организме. Черная желчь может моментально переходить из холодного состояния в очень горячее. Оказывается, «черножелчник» способен, во-первых, к имитации других темпераментов, потому что они все в нем присутствуют. Во-вторых, он способен к огромному выплеску энергии, все может сгореть моментально, вслед за чем наступает колоссальный упадок сил. Отсюда берется общая меланхолическая болезненность.

Из «Поэтики» Аристотеля мы знаем, что подражание есть начало всякого познания. У человека есть потребность подражать, потому что так младенец получает свои первые познания и, кроме того, испытывает удовольствие от этого процесса. Получается, что эстетическая теория изначально гедонистична: она связана с механизмами познания и с удовольствием. Меланхолики способны к этому в большей степени, чем остальные. Но за выплеском энергии следует страшный упадок сил, все равно как у пьяницы, который напился, испытал эйфорию, а потом переживает неприятные физиологические явления. Выплеск энергии может повлечь за собой упадок сил, а может повлечь полнейшее безумие. В ранних текстах чаще всего встречается упоминание о меланхолии как о виде сумасшествия. В примере про Геракла Теофраст говорит, что не случайно древние прозвали священную болезнь - эпилепсию - по имени Геракла.

Ни для кого не будет новостью попытка сопоставить учение о четырех жидкостях с аристотелевской теорией трагического катарсиса. Например, Яков Бернайс показывает, что Аристотель в своей работе прибегает к медицинской метафорике. Он утверждает, что катарсис - это слово, употребляемое врачами при очистительных манипуляциях. Еще в V веке до н. э. врачи оперировали теорией о том, что в человеческом организме преобладают начала: например, если жар преобладает над холодом, то начинаются неприятности. В этом случае врачу нужно придумать манипуляции, чтобы восстановить баланс. Это наивная теория. Теория о четырех жидкостях более физиологична, сложна и предполагает некий конкретный механизм. Получается, что катарсис - это что-то вроде духовной клизмы. Согласно трактовке Бернайса, в человеке, в его психике, накапливаются негативные эмоции, плохие переживания, которые благодаря созерцанию трагедии человек испытывает более интенсивно в силу способности к подражанию герою. Весь немотивированный ужас, который происходит со зрителем в трагедии, ведет к тому, что человек освобождается от негативных эмоций. Подражательство герою действует подобно тому, как действует рвота на отравившегося человека.

Астрология и благополучие: систематизация теории меланхолии в Средние века и эпоху Возрождения

Теория меланхолии имела неожиданное развитие. В Средние века она соединилась с астрологией - в начале одного из трактатов в своем корпусе сочинений Беда Достопочтенный говорит о жидкостях следующее:

Беда Достопочтенный - англосаксонский теолог, один из учителей Церкви. Беда христианизировал небосвод, заменив названия созвездий и зодиакальных знаков на имена святых и апостолов.

«В человеке имеется четыре жидкости, которые, уподобляясь различным началам, возрастают в разные времена года и достигают первенства в разном возрасте. Кровь подражает воздуху, возрастает весной и царствует в детстве. Светлая желчь подражает огню, возрастает осенью и царствует в юношестве. Черная желчь подражает земле, возрастает летом и царствует в зрелости. Флегма подражает воде, возрастает зимой и царствует в старости. Когда эти жидкости изобилуют в сферах не менее должной меры, человек здравствует, ежели нечто к ним прибавляется или убавляется, служат этому природные орудия стечения - уста и чресла».

Здесь видно то, что лишь намеком встречается у Теофраста. Средневековый ум приводит в порядок и создает законченную теорию: человек устроен как Вселенная. Это находит свое отражение в теории четырех жидкостей и становится постепенно расхожей мудростью. Решающий этап наступает в середине XV века, когда глава флорентийских платоников Марсилио Фичино, ознакомившись с текстом 30-й книги «Проблем», понял, что это имеет самое прямое отношение к его собственному труду и к труду его коллег. Он сочинил один из своих важнейших трудов - трактат «О жизни», посвященный непосредственно жизни ученых, то есть философов. Смысл этого трактата в том, что всем нужно научиться пользоваться преимуществами собственного темперамента и избегать его недостатков.

Марсилио Фичино - итальянский философ раннего Возрождения, астролог, основатель флорентийской Платоновской академии. Своими переводами произведений античности с греческого на латинский язык Фичино способствовал возрождению платонизма.

Трактат состоит из трех книг. Первая книга называется «О здоровой жизни» и учит, как этого добиться при помощи диететики - в античном смысле этого слова, то есть придерживаясь определенного образа жизни. Эта книга может считаться первым сочинением в истории, посвященным wellness (англ. «благополучие»), так как в нем трактуются все стороны образа жизни, способствующие нивелировке негативных сторон природного склада определенного темперамента. Необходимо жить в хорошем климате, в котором должно быть много солнца. Необходимо пить легкое вино и не переедать. В трактате есть длинные рассуждения о том, каким образом нужно прогуливаться за приятной беседой с друзьями, как упражняться в поэзии, как спать.

Вторая книга - «При помощи музыки и поэзии». Музыка в данном случае трактуется неопифагорейски как цифровой символизм, который имеет прямое отношение к мироустройству человеческой души. И наконец, последняя часть называется «При помощи астрологической магии». В ней выясняется, что все носители меланхолического темперамента рождены под влиянием Сатурна. Соответственно, необходимо разработать такие процедуры, имитируя расположение планет и прибегая к определенным текстам, которые путем симпатического воздействия на макрокосм позволят минимизировать дурное влияние. Насколько большое влияние это имело на людей, мы узнаем из одного документа - доноса на папу Урбана, утверждающего, что тот часто уединяется за задернутыми занавесями вместе с Томмазо Кампанеллой, недавним узником и чернокнижником. Донос рассказывает о расставленных свечах, имитирующих позиции небесных тел, - как неподвижных звезд, так и планет. Сами герои ходят между ними и цитируют определенные тексты и заклинания, для того чтобы предотвратить неблагоприятный гороскоп папы.

Мода и высокое искусство: символизм в поэзии и гравюрах

В XVII веке в Англии выходит несколько изданий энциклопедического трактата Роберта Бертона «Анатомия меланхолии», который представляет собой сухое собрание всех возможных сведений о «черножелчии». Трактат Фичино несопоставимо ярче и интеллектуальнее, но труд Бертона послужил в XVII веке звеном в становлении невероятной моды на меланхолию в поэзии, музыке и во всем искусстве. У Шекспира присутствует тема упадничества и, например, у метафизических поэтов, а позже она и вовсе становится одной из доминирующих в поэзии и связанной с поэзией музыке. Типичный текст песни высокого искусства того времени:

«Да пребуду я во мраке, небесами для меня будет крышка саркофага, музыкой моей - страшный адский скрежет»

Эта мода длится несколько десятилетий, а потом она постепенно переходит в фигуру сумрачного романтического героя - в юного Вертера. Депрессивность становится признаком возвышенно-величественного. И это имело в искусстве огромные последствия. Гравер, который оформлял обложку и книгу «Анатомии меланхолии», пользуется символами, почерпнутыми из развитой артистической художественной традиции.

Самое знаменитое, что создано из подобных символических систем, - это «Меланхолия I» Альбрехта Дюрера. «Первой» она называется в соответствии с определенной классификацией. В данном случае имеется в виду «melancholia imaginativa» - художественная меланхолия, связанная с воображением. Ни одному произведению искусства не посвящено столько страниц: существует, например, знаменитая книга, написанная тремя титанами культурологии XX века - Эрвином Панофским, Фрицем Закслем и Раймондом Клибанским. Она называется «Saturn i Мelancholia» и содержит в себе интерпретации этой гравюры трех крупнейших деятелей Института Варбурга.

В гравюре Дюрера содержится множество символов, сводящихся к тому, что с меланхолией связаны все высокие творческие достижения. При этом все эти достижения становятся бессмысленными, когда у меланхолика наступает упадок сил. Геометрическую фигуру на гравюре - многогранник - интерпретировали искусствоведы и математики. Она именуется «дюреровым многогранником», хотя никто не может сказать точно, что это такое, - возможно, усеченный ромбоэдр. На нем имеется слабый отпечаток черепа. На гравюре также находится магический квадрат, расположенный над головой ангела, песочные часы и многое другое.

Более традиционный набор символов дает гравюра Мартена ван Хемскерка, представителя золотого века голландской и фламандской гравюры. В 1566 году был опубликован его цикл гравюр, символизирующих четыре темперамента, оригинал которого был написан Янсом Мюллером. На гравюре можно видеть Сатурна - хозяина всех меланхоликов и ученых, звездочетов, музыкантов. На заднем же плане расположен повешенный. Каждая фигура здесь имеет свой символический смысл.

Врач Малахия Гайгер и Иоганн Садалер сделали обложку к трактату «Microcosmus hypochondriacus», то есть «Ипохондрический микрокосм», или просто - «О меланхолии». Эта работа - представитель того же семейства, хотя и сделана на век позже, в середине XVII века. Тут снова можно видеть все символы, ставшие уже традиционными для меланхолии: с одной стороны, разные творческие фигуры, символизирующие большие интеллектуальные начинания; с другой стороны - упадок, депрессивность, смерть и склонность к самоубийству.

КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ

KARIN JOHANNISSON

MELANKOLISKA RUM

OM ANGEST, LEDA OCH SARBARHET I FORFLUTEN TID OCH NUTID

ALBERT BONNIERS FORLAG STOCKHOLM

КАРИН ЮХАННИСОН

ИСТОРИЯ МЕХАНХОЛИИ

О СТРАХЕ, СКУКЕ И ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ В ПРЕЖНИЕ ВРЕМЕНА И ТЕПЕРЬ

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ МОСКВА 2011

УДК 930.85:159.974 ББК 71.061.1 Ю94

Книга издана при поддержке Шведского совета по искусству (Swedish Arts Council)

Редактор серии А. Красникова

Юханнисон, К.

Ю94 История меланхолии. О страхе, скуке и печали в прежние времена и теперь / Карин Юханнисон; пер. со швед. И. Матыциной. - М. : Новое литературное обозрение, 2011. - 320 с. (Серия «Культура повседневности»)

ISBN 978-5-86793-926-7

«История меланхолии» шведской исследовательницы Карин Юханнисон - драматичное и увлекательное повествование об уязвимости человеческой души. Глубокий анализ феномена меланхолии и той роли, какую она играла и играет в западной культуре, проиллюстрирован многочисленными примерами из жизни, литературы и кино. Среди главных героев книги Франц Кафка, Вирджиния Вулф, Макс Вебер, Марсель Пруст и многие другие.

На обложке - работа художника Antoine Pesne (1683-1757).

УДК 930.85:159.974 ББК 71.061.1

First published by Albert Bonniers ^orlag, Stockholm, Sweden Published in the Russian language by arrangment with Bonnier Group Agency, Stockholm, Sweden and OKNO Literary Agency, Sweden

У кого душа здорова? Кто не ведает меланхолии?

Роберт Бёртон «Анатомия меланхолии», 1621

ВВЕДЕНИЕ

Начало XXI века. Перед кассами берлинских и парижских музеев, где проходит выставка, посвященная изображению меланхолии в искусстве, толпится народ. На посетителей выставки отовсюду смотрят изображения печальных людей. Глаза потуплены. Голова бессильно опирается на руку. Жесты обращены в себя. Толстый каталог, столь же тяжелый, сколь тяжел предмет, который он освещает, называется: «Меланхолия: гениальность и безумие», дальше - подзаголовки и рубрики - различные вариации одной и той же темы - меланхолия и депрессия. В Интернете посетители выставки ссылаются на страничку depressionslinjen.com, где им предлагается широкий спектр диагнозов меланхолии с учетом последних достижений медицины 1 .

Заманчиво и жутко - так бывает, когда стоишь у глубокого омута. Но о чем все-таки идет речь? Можно ли считать, что меланхолия - это прямая противоположность тех качеств, которых общество ожидает от современного человека: силы, здоровья, самоконтроля, энтузиазма и адекватности поведения?

Пространство меланхолии

О меланхолии говорят в нескольких случаях.

Чаще всего так называют чувство, возникающее у человека при определенном расположении духа. А еще - особую коллективную память, типичную для современного мироощущения утрату иллюзий, апокалипсические настроения. Если на рубеже

XIX и XX веков культурное самосознание характеризовалось нервозностью, то теперь его отличительной чертой является меланхолия. Отношение к ней неоднозначное. Наряду с теми, кто считает, будто она обогащает человечество и культуру, есть те, кто видит в ней угрозу культуре и человечеству 2 . Почему? Что особенного в меланхолии? Можно ли сказать, что это чувство идеализировали и романтизировали или его, напротив, недооценили? Что может поведать о меланхолии история человечества?

Вместе со своими спутниками - тоской и страхом - меланхолия принадлежит к «высокому страданию», то есть состоянию души, характеризующемуся культурной амбивалентностью 3 . Оно связано с тьмой и одиночеством, но также с прозрением и культом. Даже превратившись в медицинский диагноз, меланхолия продолжает играть важную роль в формировании личности. Она образует пространство, где внутреннее «Я» - осознанно или неосознанно - может искать убежища. Почти всегда меланхолия и ее спутники свидетельствуют о конфликте между человеком и окружающим миром.

Обратившись к истории меланхолии, мы попробуем увидеть ее место в культуре и ту роль, которую она играла в разное время. Это позволит нам понять меланхолию как состояние души, а не диагноз. Вы услышите драматические, увлекательные, нередко странные повествования об уязвимости человеческой души. Меня интересует именно душа. Не теории или мифы, а человеческие судьбы. Меланхолия в реальной жизни. Как она проявляется? Как ощущается и в чем выражается? Я сразу предвижу возражения: мол, откуда автор знает, что чувствовали другие люди? Откуда ей известно, какие именно ощущения и выражения соответствовали тогдашним представлениям о меланхолии?

Структура чувств

Сюжет

Три обнаженных младенца играют с шаром: один держит обруч, а двое других намереваются через этот обруч прокатить шар явно большего диаметра. Этакая метафора тщетности усилий и увлеченности людей теми занятиями, которые, по сути, — тлен.

За детьми наблюдает крылатая женщина. Она погружена в свои мысли и, не глядя, строгает прут, возможно, собираясь сделать ещё один обруч. Именно эта рыжеволосая леди олицетворяет меланхолию на полотне Кранаха.

Для картины «Меланхолия» Кранах взял сюжет у Дюрера

В эпоху Возрождения меланхолия ассоциировалась с Сатурном, собакой и плотничным делом, потому все эти образы присутствуют на картине. Кстати, Сатурн считается планетой-покровительницей меланхоликов, а на данной картине представлен в образе женщины.

Сатурн был римским богом земледелия, которого позднее отождествили с предводителем титанов Кроносом. Последний ел своих детей, что слегка портило реноме Сатурна, который считался богом, научившим людей обрабатывать землю, выращивать растения и строить дома. К этому отсылает сцена в верхнем левом углу: первобытные люди осваивают животноводство, по сути, приручая диких животных.

Контекст

Сегодня мы называем меланхолией тоску и уныние. А до XX века считалось, что такая хандра — психическое расстройство, вызванное избытком желчи в организме. Знали о ней со времен Гиппократа, который, собственно, и предложил термин «меланхолия».

За 18 лет до Кранаха гравюру с тем же названием и близким содержанием создал Альбрехт Дюрер. По одной из версий, это своего рода автопортрет, где Дюрер изобразил себя в образе крылатой женщины.

«Меланхолия I», гравюра Альбрехта Дюрера, 1514

Во времена Дюрера меланхоликов делили на три типа. К первому относили людей с богатым воображением (художники, поэты, ремесленники), ко второму — людей, у которых рассудок преобладает над чувством (ученые, политики, чиновники), к третьему — тех, у кого развита интуиция (богословы и философы). Сам Дюрер относил себя к первому типу (вероятно, поэтому в названии стоит единица рядом с названием синдрома).

Кранах основал династию живописцев, которая была популярна более 100 лет

Скорее всего, Кранах не столько писал, сколько руководил работой. В его мастерской обычно работали так: наносили на дерево грунтовку, а затем начинали писать части картины различными оттенками серого, далее поверх них наносилось несколько слоёв относительно прозрачных красок. Конечно, налицо стиль самого мастера, однако нельзя с полной уверенность сказать, какой этап работы выполнил он сам, а какой — его подмастерья.

«Меланхолия», после завершения работы над ней в 1532 году, попала в коллекцию замка Готторп. В то время там хозяйствовал датский король Фредерик I, который сделал дворец основным местом своего пребывания.

Судьба художника

Ученые не знают точно, ни когда родился мастер, ни как звали его отца (который тоже был живописцем, кстати). А фамилия Кранах — это вовсе не фамилия, а, так сказать, творческий псевдоним, взятый Лукасом в честь города, где он родился — Кронах, Верхняя Франкония.

Лукас Кранах Старший. Автопортрет, 1550

Юность он провел в поисках работы мечты — тогда сайтов с вакансиями не было, приходилось самому ездить и спрашивать. Он переезжал из одного немецкого города в другой, даже побывал в Палестине. Осознание, что живопись — это дело, которому можно посвятить жизнь, пришло к нему в начале XVI века, когда Лукасу было предположительно около 30 лет. Конечно, речь не идет о первых пробах кисти — уроки живописи ему давал еще отец. Речь идет о первых известных картинках за подписью Лукаса Кранаха. То есть к этому времени он, во-первых, уже придумал себе псевдоним, а во-вторых, писал уверенно и не стеснялся на полотне поставить свои инициалы.

Его заметил Саксонский курфюрст Фридрих Мудрый и пригласил писать при дворе. В основном, были заказы на портреты. В его работах модели (а это были все знатные люди) не идеализировались и не превозносились. Скорее, это были картины — фото, по которым сложно понять, каким человеком был изображенный на портрете. Придворным такой стиль, по всей видимости, нравился — Кранаху пожаловали дворянство и денег, на которые он и открыл свою мастерскую.

Кранах поддерживал Мартина Лютера

Лукас Кранах Старший был реформатором. Северное Возрождение не было бы таким, каким мы знаем его сегодня, если бы этот мастер не привнес свои идеи в отношении композиции, цвета и трактовки образов. Он был одним из первых, в чьих работах перестала столь явно прослеживаться свойственная Ренессансу гармония телесного и духовного. Это был первый шаг к барокко.

Опыты Кранах проводил в своей мастерской, которая процветала и после смерти мастера: дело со временем продолжили его сын Лукас Кранах Младший, а затем — внук и правнук. Это была династия, установившая новые правила в искусстве. Именно их мастерская стала основой Саксонской школы живописи, популярной на протяжении всего XVI столетия.

Портрет Мартина Лютера

Интересно, что Кранах был не чужд политики. Скопив достаточное состояние (не только благодаря работе мастерской, но и за счет книжной торговли), он неоднократно избирался бургомистром города. Кроме того, он занимался политической иллюстрацией: будучи сторонником Реформации, Кранах помогал Мартину Лютеру в изготовлении всевозможной полиграфии — от портретов до памфлетов.